Юрий Крупнов: Нечерноземье – вызов для России

О судьбе российского Нечерноземья, самой обделенной вниманием федеральной власти части России, из которой тем не менее вся Россия до недавних пор черпала человеческий потенциал, – наш разговор с Юрием Крупновым, председателем Наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития

 

– Юрий Васильевич, кажется, что последний раз центральная власть вспоминала про регионы Нечерноземья в 70-е годы – когда начинала реализовываться программа подъема Нечерноземья, строились дороги, вкладывались средства в сельскую инфраструктуру. На этом ресурсе село Тверской, Псковской, Новгородской областей живет и работает по сей день. Человеческие ресурсы из этих регионов выкачиваются уже не одно столетие. И сейчас, в связи с событиями во внешней политике, складывается впечатление, что до этой опорной территории России между Москвой и Санкт-Петербургом руки у федеральной власти опять не дойдут. Что делать?

– Я полностью согласен, что просто пришло время возвращать долги, потому что величие Советского Союза как мировой державы создавалось именно этими территориями традиционного расселения русских, на этих подзолистых небогатых почвах. Люди, родившиеся здесь, дали и индустриализацию, и победу в Великой Отечественной войне. Жизнями этих людей выиграны битвы под Ржевом и под Москвой – основной человеческий контингент всегда был отсюда. И теперь надо понимать, что на этой территории наступили сверхистощение и разруха…

Когда Советский Союз заявлял программу развития Нечерноземья, это был первый тревожный звонок – до этого Нечерноземье как бы не существовало. Это был центр расселения. А тут начались катастрофические демографические процессы. Демография резко пошла вниз с 1965 года, не только по рождаемости, но и по росту смертности. И хозяйственные процессы, появление в столичных городах «лимитчиков», тех, кого мы сейчас называем трудовыми мигрантами – это процессы, которые идут уже полвека.

Сегодня большинство экономистов расскажут, что в деревнях средней полосы России жить невозможно, и непонятно, как люди живут в селах и райцентрах Нечерноземья, что всей молодежи надо оттуда убежать и, вообще, надо закрыть эту территорию. Обоснуют рентабельность и все остальное.

Но не все измеряется рентабельностью. Может быть, нужен иной тип расселения, другая идеология и так далее. Вот на этой среднерусской системе расселения, как раз где расположены Псков, край Ленинградской области, Вятка, Тверь, до революции жило в три раза больше населения. При малоэтажном, в основном сельском расселении. В Тверской области было 7 млн населения, а сегодня – 1 млн 300 тысяч.

Сегодня появились скоростные машины, газ пришел с Ямала – включай конфорку и живи. Казалось бы, население должно в пять раз увеличиться. А оно катастрофически уменьшается. И я бы, еще до того, как умничать в рецептах, все-таки воспринял это как вызов. Вопрос в том, будут ли русские дальше во всемирной истории или нет, если мы здесь и сейчас не организуем нормальную, качественную, зажиточную в хорошем смысле этого слова жизнь.

– В конце концов, средняя полоса – это витрина России, по которой о ней судят иностранцы. Почему хотя бы это не привлекает к ней внимания властей?

– Конечно, это наши знаковые места, места нашей культуры и памяти. В этом плане, хоть я много работал на Дальнем Востоке, и сейчас ясно, что нужно Дальний Восток делать приоритетом, но абсолютно очевидно – есть разрыв между Дальним Востоком и остальной страной. Там говорят: «У вас, в России». И мы элементарно не сохраним страну, если не будем дальневосточных ребят, ребят из Сибири или, наоборот, с юга России возить в Псковскую, Тверскую, Новгородскую области.

– Сейчас привозить людей из более богатых местностей в среднерусскую деревню – напугать можно. Даже беженцы с Донбасса очень разочарованы бедностью и невзрачностью нашей сельской местности.

– Все равно остались знаки памяти, символы исторического пути зарождения централизованного российского государства. Русская культура – она и в лесах, и в ландшафтах, в великих произведениях искусства. Надо понимать, откуда например, Левитан взял натуру для своей картины «Над вечным покоем» (художник писал это знаменитое произведение недалеко от Удомли, Тверская область – сейчас этот районный центр известен как место, где находится крупнейшая АЭС – Прим.ред.). Тула, Тверь, Кострома – это и есть наша историческая родина, которую мы бросили в запустении.

Сейчас задача остановиться и испугаться.

Потому что такое Тверская, Псковская, Новгородская области? Два мощнейших пылесоса, Москва и Питер, высосали оттуда все население. Самых активных, толковых, трудолюбивых людей. И с этим невозможно жить.

Я очень люблю Псковскую область. Но это невозможно: 10 километров до Евросоюза, а тут такое ощущение, что Мамай прошел недавно. И, кстати, белорусы тоже издеваются и смеются: показывают картину со спутника – ухоженные поля заканчиваются, и на Смоленщине никаких следов сельскохозяйственной деятельности.

Это точно не вопрос рентабельности.

Я еще раз повторяю – началось все не сегодня. Татьяна Заславская, еще не академик, а тогда, кажется, замдиректора института народохозяйственного прогнозирования, в 1967 году писала записку в ЦК КПСС о неперспективных деревнях.

– Кажется, она впервые сказала о том, что функция деревни – это не экономика, а прежде всего обжитость территории.

– Сейчас нужно остановиться и понять, куда мы идем, чего мы хотим. Скажем, в Курганской области есть замечательный проект – там продвигается идея создания карты всех деревень России, в том числе исчезнувших. На мой взгляд, то очень важно. Если буддисты 10 поколений знают всех своих родственников – самые простые вьетнамские крестьяне, то у нас эти исчезнувшие деревни образуют лакуну в сознании. Я занимался демографической ситуацией в Псковской области и обнаружил, что чуть ли не тысяча деревень исчезают там сегодня в год. Я даже не поверил сначала. Страшно даже не то, что деревня совсем исчезла, а то, что очень большая категория деревень, где численность населения – менее трех человек!

– Деревня – это еще и вековечный реактор, где рождается нация. Оттуда приходят будущие выдающиеся ученые, генералы, артисты. Если русская деревня исчезнет, значит, новым талантам неоткуда будет появиться.

– То, что сейчас происходит, можно сравнить с действием неизвестного вируса. Как в голливудских фильмах: чем-то инфицировали из космоса – и народ начал вырождаться.

– А что случилось в 1965 году, что началась убыль населения? Ведь даже после войны деревня продолжала жить. А в мирное время, когда народ оклемался от войны и разрухи, – вдруг начала умирать?

– Как говорится, пережили голод, теперь надо пережить изобилие. В каком-то смысле, ситуация, когда возникает масса возможностей, возможность потребления, как такового, она убивает жизнеспособность. Я в юности смеялся над этой пословицей, но тут очень глубокая мысль – без роста культуры рост потребления просто сносит и оставляет в дикарском состоянии. Второй момент – это слом базовых традиционных ценностей, прежде всего ценности труда, самодеятельного труда, самостоятельного хозяйствования, образа жизни. То есть представить восемь братьев и сестер моей мамы, чтобы они не работали – невозможно! У мамы самый младший брат – 1947 года рождения, и невозможно представить, чтобы он, например, пил и отбирал у матери пенсию. Не было такого и в мыслях у тех людей.

У меня в семье был культ бабушки. И не потому, что она была такой властной. Просто априори считалось, что старый человек много пожил и все лучше знает

А поколение, которое родилось где-то в 1950 году, попало в такую ситуацию, когда все начало меняться.

У одного дальневосточного экономиста, Леденова, есть очень интересная статья, как раз 1965 года, про бичей. На Дальнем Востоке стали появляться люди, которые за два месяца зарабатывали, скажем, на рыболовецком сейнере большие деньги, а потом идут, за два дня все это пропивают – и живут как бомжи. Это было непонятное тогда явление, такая безответственность по отношению к себе, к семье.

Этот слом воспроизводства, демографической устойчивости, жизненных установок люди даже стали философски объяснять: «Мол, какая разница, когда я умру – в 50 лет ли в 70?».

– Эта пассивность на местах сегодня культивируется: сейчас люди говорят, от нас ничего не зависит…

– Но я говорю не о гражданской активности, а о сломе более фундаментальных жизненных вещей. Если мы создадим сто НКО, раздадим гранты, будем поддерживать на местах талантливых людей – это будет хорошо, но вопрос не решит.

– Однако есть проблема, которая порождена межбюджетными отношениями. Сейчас получается, что какой-то областной или районный город совершенно не заинтересован в том, чтобы развиваться, все равно заработанные излишки будут отобраны в пользу центра.

– Да, это так. Но все равно, речь идет о следствиях, а не о причинах. Сложилась «раздельная жизнь». По моему мнению, самое страшное, что произошло с времен развала СССР – это разделение уровней управления. Т.е сегодня есть мощный федеральный центр, который собирает налоги, предоставляет дотации… А глава какого-нибудь поселения или района зашивается в этой безнадеге, как на Марсе, без скафандра и других средств защиты. Он и этот величественный федеральный центр никак не соприкасаются. Иногда повезет, в какой-нибудь из 1880 районов России упадет какой-нибудь горно-обогатительный комбинат – вдруг выяснится, что там, допустим, есть золото или нефть. Приедут какие-то гастрбайтеры, начнется жизнь. Но в принципе, «низовой» уровень управления в России существует отдельно от государства. В советский период районы ухайдокивали ведомства, сейчас – корпорации, которым безразлична региональная жизнь, они с ней не связаны.

– Хочу рассказать вам забавную историю: глава одного из самых бедных районов Тверской области, Оленинского, всерьез мечтал о том, что на его территорию придет такой федеральный инвестор, как «Русгидро» – чтобы затопить большую часть района новым водохранилищем. С этим потопом у главы были связаны надежды на то, что экономика его района «выправится».

– Это как в известном анекдоте. Бабка приходит к деду: дед, сколько стоит атомная бомба? – Да, чай, не меньше миллиарда. – Какое же счастье к нам в огород упало! Это, конечно, ужас. И подтверждает мою теорию: люди живут на своей планете, а с других планет, из федерального центра, на них то метеорит какой-нибудь прилетит, пришельцы высадятся откуда-нибудь из «Транснефти», «Русгидро» или «Газпрома» – а потом сядут в свои космолеты и улетят обратно. Это и есть базовое отчуждение, по марксистской теории. Оно пронизывает все.

В этом смысле я считаю, что у нас произошел перелом в 1964 году, когда стала падать рождаемость. И причина – в возникновении нового крупногородского уклада, который надо замещать на другой, восстанавливать в форме ландшафтно-усадебной урбанизации, совершенно другого типа расселения. Когда мы берем среднерусский тип расселения, это были бесконечный деревни, перетекавшие одна в другую… Весь Запад до сих пор живет по этому принципу. Но вопрос не в том, чтобы срисовать и построить. Ничего не изменится, если не изменятся сами люди – будут жить в этих усадьбах, как в 20-этажках

– В Великобритании еще в 60-е годы, столкнувшись с безудержным ростом Лондона, решили его искусственно остановить и создать вокруг столицы 20 городов-спутников, со своей инфраструктурой, рабочими местами и т.д. Почему бы России не пойти по этому пути?

– Это опыт не только Великобритании. Так поступили во Франции, в Японии, во многих других странах. Более того, у нас после войны была программа расселения Москвы – как тогда водилось, с элементами внеэкономического принуждения. Нам нужно заново посмотреть на всю страну и заново ее перезаселить. Тем более сегодня больше возможностей – и скоростные поезда, и средства связи, и авиация, которую на внутренних рейсах мы убили, из-за чего территория страны оказалась разорвана.

В том числе нужно переносить столицу – чтобы смещать центр за Урал.

Нам сегодня позарез нужна градостроительная революция, но именно с точки зрения создания новых городов и реинновации существующих. Когда мы продвигаем программу «Городки демографического будущего», где будут выделены земли для многодетных (в частности, эта программа стартует в Нелидовском районе Тверской области) – вопрос в том, чтобы этот микро-город пристраивать к существующему.

– Во многих регионах, в Тверской области, в частности, никак не могут найти землю, чтобы уделить ее, в рамках существующего законодательства, многодетным семьям. Удивительно, столько земли пустует, а на такие цели в России земли нет.

– Уверяю, Тверская область – отнюдь не лидер. Я недавно ехал по Волгоградской области, необъетные степи, только ковыль колышится. Приехал на совещание в администарцию, там говорят: «У вас, конечно, идеи хорошие, но у нас острый дефицит земли». После этого я просто перестал понимать, что происходит.

Нужна новая генсхема расселения страны. Надо честно сказать – вот тут, мы считаем, жить никто не должен. Здесь будет заповедник. А здесь надо во чтобы то ни стало сохранить население.

Года два назад меня потрясло: Мингерион доложил, что за 20 лет с развала СССР исчезло 23 тысячи населенных пунктов с лица Российской Федерации. Просто проинформировали – никто не упал в обморок, широкая общественность даже не заметила.

– Все помнят знаменитое предложение Эльвиры Набиуллиной, возглавлявшей Минэкономразвития, – о том, чтобы собрать население в 20 больших агломераций.

– Да, на Урбанистическом конгрессе в 2011 году тоже было заявлено, что малые города в XXI веке нежизнеспособны, всех надо собрать в большие города. Все начинают теоретически обосновывать вымирание нации, тогда как надо просто задуматься с благоговейным ужасом. Необходим проектный подход, понять, что нужно делать, чтобы организовывать жизнь на каждой территории, в каждом муниципалитете.

Уверен, у премьер-минстра на планшете (Дмитрий Анатольевич Медведев ведь любит гаджеты) должны быть все районы страны. И эти районы должны высвечиваться в зависимости от проблемности – красным, желтым, зеленым цветом. И если район светится красным – туда надо слать спасательные команды, министров и т.д. А сегодня получается, что федеральный центр ничем не управляет.

 

---

---

Пока Европа и США проводят закрытые программы по льну, Россия все закрывает

Ксения Авдеева

В то время как США, ЕС, Канада проводят закрытые программы по льну, в России разоряют последние семь еле дышащих предприятий по производству и переработке льноволокна. Между тем важно понимать, что льноволокно – это уникальный материал для использования в оборонной и космической промышленности, в самолетостроении, в фармацевтике, в текстильной отрасли, для производства целлюлозы и композитных материалов. Спецодежда с добавлением льна жизненно важна для космонавтов, атомщиков, пожарных, нефтяников, газовиков. Термостойкий, антистатичный природный материал – по критически важным параметрам – лен не сможет заменить ни одно искусственное волокно. Например, в спецодежде из льняных тканей в радиационной зоне можно находиться до 40 минут, тогда как в спецодежде с другим составом – максимально до 15 минут.

Почему в России забыли лен? Почему в нашей стране осталось пять специалистов по льну? Почему в США лен запрещен для экспорта, а Китай серьезно подумывает о закрытой программе? Каким регионам России лен сможет помочь выбраться из экономического коллапса? На эти и другие вопросы ответили накануне на проектной сессии «Лен в Нечерноземье – состояние и перспективы развития отрасли», организованной Институтом демографии, миграции и регионального развития и Движением развития. Отметим, что сессия прошла в рамках программы «Проектное государство».

Лен должен стать якорной культурой для Нечерноземья, считает Юрий Крупнов, председатель Наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития, модератор сессии. «Надо делать ставку на лен как на новый технологический уклад, тем более что в современной индустрии льноволокно имеет колоссальную востребованность. Организовав индустрию полного цикла, получим серьезный результат для подъема Нечерноземья», – подчеркнул он.

Пока же Россия вынуждена завозить льноволокно из-за границы. И этот факт поражает воображение нашей всеобщей бесхозяйственности. Потому как даже в соседней братской Беларуси сегодня собирается в 4 раза больше льна, чем во всей России.

В советские годы лен давал 70% дохода для Нечерноземья, рассказал Валерий Живетин, советник генерального директора Центрального научно-исследовательского текстильного института. «США за 5 лет обогнали Ивановскую область по производству льноволокна, организовав всю цепочку. Сегодня лен в США запрещен к экспорту и является закрытой программой! Во Франции лен начинает конкурировать с виноградом», – отметил Живетин.

Михаил Кухарев, генеральный директор ассоциации «Российский лен», обратив внимание на то, что в обучении студентов льнопроизводству больше заинтересованы китайские и индийские власти, нежели власти нашей страны. «Китайцы обучили в Костромском институте 5,5 тысячи студентов, сейчас индийцы обучают своих студентов у нас», – рассказал Кухарев.

В России осталось не более 5 специалистов, способных организовать уникальные производства с использованием льноволокна для различных отраслей промышленности. Одним из таких «мамонтов» производства является сам Михаил Кухарев. Этот человек 12 лет возглавлял льняную промышленность в России, работал восемь лет в Китае и создал там мощнейшую промышленность, курировал льноводство в Беларуси. Сейчас он создает промышленный кластер по производству и переработке льноволокна в Индии.

Кухарев привел уникальную сверхрентабельную схему производственного цикла для короткого льноволокна. «Лен – это экспортный товар. Я давал до 90% валюты министерству», – рассказал он. Помимо производства льноволокна, материи, Кухарев производил еще масло и воск. И представьте, что все кабели на космических кораблях, которые выходили в открытый космос, обрабатывались таким воском, потому что он выдерживает температуру до минус 150 градусов. «Сейчас наша страна закупает этот воск в Польше по 28 тысяч долларов за грамм», – посетовал специалист по льну.

Михаил Кухарев рассказал, что Китай сейчас производит почти 1 млн тонн льняного волокна и закупает по всеми миру столько, сколько может закупить. Далее они его перерабатывают и поставляют «Газпрому», шахтерам, нефтяникам и т.д. в виде спецодежды. В то же время наша промышленность умирает. «Было 101 предприятие, где производилась продукция из льноволокна, а сейчас осталось всего семь еле дышащих предприятий», – подчеркнул он.

Но, самое главное, по мнению Кухарева – это перспективы льноводства, которые успешно реализуют в Китае. «Сегодня в мире проводятся закрытые программы по льну в Америке, в Канаде, в Европе, серьезно думают о закрытых разработках и в Китае. А все по причине того, что льноволокно используют в производстве целлюлозы, углепластика. Углепластик – материал, который невидим для радаров, прочнее в 10 раз, чем метал и в 10 раз легче. Части самолета «Боинг» сделаны из углепластика. Ткани изо льна по техническим параметрам используются в спецодежде, в космонавтике, в атомной промышленности, на северах для Северного флота», – отметил гендиректор ассоциации.

В России исторически сложилось, что Тверская область производила 50% льноволокна, а Костромская область 40% льноволокна перерабатывала.

По словам Михаила Кухарева в Костроме есть уникальное предприятие по выпуску прядильной машины – единственной машины, на которой весь мир производит пряжу от 50 до 120 номеров. В Индию этим заводом поставлено 200 машин в течение 20 лет. Вся ткань, произведенная индийским заводом, идет на развитие космонавтики, атомной промышленности, для министерства обороны Индии.

А завод в Костроме на грани уничтожения, на директора завели уголовное дело и предприятие не может взять кредит, сетует Кухарев. Он рассказал, что в Китае создают аналог такой машины. Правда, пока у китайцев не все получается: их машина служит три года, когда российская служит 40 лет.

Сегодня благодаря невероятным усилиям профессионалов, таких как Михаил Кухарев, под Воскресенском строится лаборатория по разработке натуральных композиционных материалов из отходов льнопереработки. В планах выпуск уникальной инновационной продукции: корабельной доски, отделочных материалов, в том числе для пристаней, для колонн, для других поверхностей, колоссальных утеплителей для районов Севера. Правда, помощи от правительства нет.

Также нет федеральных дотаций на лен. «Даются дотации на посев, потом лен остается в поле и потребителя для рыночного масштаба не находится», – дополнил картину Валерий Живетин.

Доказанная на примере других стран сверхрентабельность производственного цикла, а также уникальность льнопродукции требует решений сверху. Россия не должна отказываться от сырьевых богатств, которые имеет, речь идет льноволокне, которое мы успешно производили и можем производить. «В Нечерноземье нужно реализовать межрегиональный льняной кластер», – такой вердикт вынес Юрий Крупнов, руководитель программы «Проектное государство».

---

---